Старший сын - Петр Дмитриевич, по данным Посемейных списков купцов г. Оренбурга на 1894 г., с женой Марьей Александровной (род. 1864) успел произвести на свет сына Валериана (1885 - 04.01.1886) и дочку Надежду (род. 1889). Однако семейная жизнь, видимо, не принесла ему счастья, поскольку в возрасте 36 лет Петр Дмитриевич скончался «от хронического алкоголизма».
Да и у младшего, Николая Дмитриевича, семейная жизнь не заладилась. В 1902 г. он женился на 21-летней дочери коллежского советника Елене Александровне Обметко. В 1906 г. (8 ноября) у низ родилась дочь Ирина. Чего возжелала супруга после девяти лет брака – не ясно, но в 1911 г. Елена Александровна неожиданно подала иск в Оренбургскую духовную консисторию о расторжении брака с супругом по причине его прелюбодеяния. Однако рассмотрение дела затянулось. В 1912 г. Е. А. Мякинькова вновь обратилась в ОДК с той же просьбой, предлагая прекратить прежнее дело и начать новое, однако уже без пастырского увещевания и производства судоговорения. На тот момент супруги проживали отдельно друг от друга: Елена Александровна – в усадьбе Пуршево Ярославской губ., а Николай Дмитриевич – в Оренбургской губернии на хуторе Мякиньковых около станции Каргала Ташкентской железной дороги.
В качестве свидетелей по делу были опрошены:
- Константин Лавреньевич Мущинов (он же Мущинин), крестьянин Ярославской губернии и уезда, Сереновской волости, с. Равинского, живущий в г. Вятке;
- Павел Александрович Олисов, околоточный надзиратель 1-й части г. Оренбурга;
- Иван Федорович Воронов, крестьянин Ярославской губернии, Любимского уезда, Пречистенской волости, дер. Наквасино;
- Александр Александрович Обметко, полицмейстер г. Вятки, родной брат истицы.
Свидетели по делу заявляли разное. Так, П.А. Олисов утверждал, что Николая Дмитриевича он знает, много раз его видел, а вот Елену Александровну совершенно не знает и о семейной их жизни ничего по существу сказать не может. Несколько раз, будучи в наряде по должности околоточного надзирателя 1-й части г. Оренбурга, Олисов, якобы, видел Мякинькова гуляющим в компании с «шантанными певицами в Тополёвом саду и Беловском в 1911 году летом», но закончились ли эти прогулки «незаконной связью», не знает. И. Ф. Воронов показал, что супругов Мякиньковых знает, поскольку года три служил у них в работниках в усадьбе Пурушево. Супруги приехали в Пурушево уже находясь в браке около трех лет. «Николай Дмитриевич тогда был студентом, пил много водки». Семейные раздоры у них возникали по причине того, что Елена Александровна упрекала мужа в любовных связях на стороне. Воронов утверждал, что Мякиньков просил его найти ему женщину «для любовной связи», но он «ему такой женщины не приводил», и о незаконных связях Мякинькова с кем бы то ни было ничего не знает.
К. Л. Мущинов был более откровенен. Он показал, что лет 8-9 назад он отдыхал с одним «знакомым офицером в кафе-шантане Бутлер в г. Ярославле», когда к ним подошёл студент, представившийся Николаем Дмитриевичем Мякиньковым. Ресторан «Бутлер», названный по имени владельца – А. К. Бутлера, в то время только-только открыл свои двери для посетителей, приглашая «аппетитно попить – покушать и веселые песни послушать».Однако с момента своего открытия в январе 1902 г. кафе-шантан «Бутлер» стал печальной достопримечательностью, одним из наиболее злачных мест города. Путеводитель по Ярославлю предупреждал, что «порядочному семейству рискованно пройтись вечером по бульвару, а особенно по садику при ресторане».
Пробыв часа 3-4 за столом вся компания употребила изрядное количество спиртного, после чего г-н Мякиньков предложил своим знакомым «взять по певичке и уехать в номера». Офицер под каким-то предлогом отказался, а Мякиньков и Мущинов вдвоем, взяв двух девиц, отправились в гостиницу, где как на грех свободным оказался лишь один номер. Веселая компания расположилась попарно на диване и на кровати, не погасив свет. В итоге Мущинов оказался свидетелем «совершения полового совокупления Мякинькова с девицей». Однако, свидетель тут же подчеркнул, что Мякинькова он знает «лишь по его рекомендации», но в действительности ли тот аморальный субъект являлся Н.Д. Мякиньковым, утверждать не может, поскольку «знакомство наше было ресторанное и в довольно нетрезвом виде».
А. А. Обметко был еще более резок в своих высказываниях. Он заявил, что «семейная жизнь Мякиньковых была очень несчастлива в силу кутежей и развратного образа жизни Николая Дмитриевича». В феврале 1911 г. он был в усадьбе Мякинькова под ст. Каргалкой Ташкентской железной дороги, и Мякиньков в то время жил открыто с певицей из ресторана Жарова в г. Оренбурге… Помещался Николай Дмитриевич во флигеле, имея с этой певицей общую спальню. При жизни Елены Александровны и Николая Дмитриевича в Ярославле последний неоднократно уходя вечером, возвращался лишь утром». Когда, по просьбе сестры, Обметко ездил его разыскивать, то заставал в номерах гостиниц с певицами «от Бутлера». Причем «нахождение его раздетым в одной кровати с женщинами не оставляет никакого сомнения в совершенном им факте прелюбодеяния». На все упреки Николай Дмитриевич оправдывался тем, «что жена его находится в периоде беременности и что он без женщины обходиться не может».
В объяснении Н. Д. Мякинькова, данном в Оренбургскую духовную консисторию по существу дела, Николай Дмитриевич заявил, что «показания свидетелей Павла Осипова и Ивана Воронова» не вызывают с его стороны никаких возражений, т.к. ни тот, ни другой не были очевидцами его супружеской неверности и потому, «вполне естественно, отозвались по существу дела полным незнанием». По поводу показаний Константина Мущинина Мякиньков язвительно замечал: «Неужели можно в течение девяти лет подробно помнить все те встречи, да еще и в нетрезвом виде, которые происходили за это время? Положительно можно удивляться нетрезвой памяти свидетеля». И далее: «Фальшь этого показания настолько ясна, что с ним положительно невозможно считаться». В отношении же показаний А. А. Обметко было сказано, что, «как родной брат истицы, он конечно заинтересован в том, чтобы выставить меня в самом неприглядном свете, но то, что требуется для развода Уставом Духовных консисторий, свидетель этот не дает и дать для дела не может». При этом вновь сойтись с женой Н. Д. Мякиньков отказался.
Оренбургская духовная консистория протоколом своего заседания от 4 февраля 1913 г. постановила, что «ввиду отсутствия в показаниях присяжных свидетелей определенных указаний на факт нарушения ответчиком супружеской верности, Консистория не находит возможным признать эти показания за неоспоримое доказательство виновности ответчика в прелюбодеянии». В иске о расторжении брака Елене Александровне Мякиньковой было отказано.
Истица таким решением осталась недовольна и в мае 1913 г. подала апелляционную жалобу в Святейший Синод. В этом документе Елена Александровна подчеркивала, что ее муж, отзываясь о показаниях представленных ею по делу свидетелей, «сам же ни слова не говорит о том, что он считает все отписанное неправдою и что в действительности мне никогда не изменял. Безусловно отрицать своей виновности он не может, почему он уклонился с одной стороны от пастырских увещеваний, а с другой от явки на судоговорение, ибо мне кажется, что при допросе его на судоговорении, он не в состоянии был бы отрицать факт измены мне».
Тем не менее, постановлением Святейшего Правительствующего Синода от 29 апреля 1914 г. «помянутую жалобу Елены Александровны Мякиньковой» было решено, «как не заслуживающую уважения, оставить без последствий…». Однако думается, что семейный союз Елены Александровны и Николая Дмитриевича так и не был восстановлен и супруги продолжили вполне автономное друг от друга существование.